Pimpollo, 45 - 27 октября 2007 23:27

Бросала ли тебя когда-нибудь женщина, друг?
Помнишь ли, как тебе было больно?

Несмотря на твои уверения в том, что на такие мелочи тебе плевать и на
все попытки показаться матерым циником и похуистом, который вообще-то
всегда САМ бросает баб, я уверен, что ты помнишь. Ведь здесь и
предательство, и чувство собственной несостоятельности, и холодная
кислота ревности (ее больше всего). И горькое чувство удивленной
покинутости, словно у теленка, который мирно посасывал теплое вымя, а
ему обухом промеж беззащитных шелковистых ушей. Телятинка нежная.

Ты просыпаешься на мокрой подушке, и стыд, стыд, ведь мужчины вроде бы
не плачут.
Пытаешься извести, выскоблить ее образ из себя, но на этой стадии это
под силу только героину. Проблема лишь в том, что у этого замечательного
лекарства есть одно маленькое побочное действие: за полтора года
переделывает человека в полноценное насекомое. Которому, справедливости
ради надо отметить, действительно похуй на всех баб планеты. Но
насекомые долго не живут.

Ты напиваешься до поцелуев ее фотографий.
Следующая стадия деструктивна: ты эти фотографии рвешь.
Оставляешь только детскую, в смутной надежде на то, что так будет легче
простить.

Тебя мучит желание увидеть ее, объясниться (хотя объяснялись уже хУеву
пирамиду раз), но тот факт, что ушла она не просто в простительную
пустоту, а к другому, делает предполагаемую встречу с ней социально
опасной, потому что вдруг она придет с ним, а в тюрьму неохота.

Звонки твои невменяемы и истеричны, ты сам себе противен, потому что
понимаешь, что выглядишь дрожащим, шмыгающим слабаком, а так хочется
быть сильным.

А как бы поступил сильный человек, ставший вдруг ненужным на ярко
освещенной сцене?
Удушил бы (привет, Отелло, психованный ниггер) подлую предательницу?
Спятил бы, дико хохоча, и обоссал суфлера? Завыл бы в софиты? Дуэль,
дуэль? Нет, не то...

Переместился бы в уютные сумерки зрительного зала, и наблюдал, что же
будет дальше.
Ведь это так интересно и познавательно. Позволяет глубже постигнуть
природу человека, потому что на себе ее не всегда познаешь – сидя в
мешке трудно судить о его цвете.
Некоторые эпизоды представления болезненны, но ничего. Финал окупит.
Главное досмотреть.

Вот, значит, она. Она, на которую невозможно спокойно смотреть, потому
что помнишь каждую... Так, стоп. Эмоций не нужно – они мешают наблюдать.
Это просто баба.

Вот, значит баба, а вот он. Ее новый.

Идут, держась за руки, он сдержанно шутит, она смеется, прямо как с
тобой когда-то. Походка, как всегда, обнаруживает в ней богиню.
Даже юбка на ней та же, с невидимыми уже следами твоего семени, это
тогда, в парке...
Fuck this. Не вспоминать.

У них все только начинается, милая, почти безупречная стадия. Она дает
ему по нарастающей: все чаще и изощреннее, балует.
Не нравится видеть их секс? Нет уж, ты смотри. Когда слезы уйдут из
твоих глаз, ты присмотришься и увидишь, что дает она ему примерно так
же, как давала когда-то тебе, и даже с одним, тускло радующим тебя
различием – не глотает.
Он ебет ее то остервенело, то лениво. На это почти невозможно смотреть,
но ты должен, чтобы исцелиться.
"Целуйся с ней, уебок, в этих губах не раз бывал мой член, целуйся,
стараясь не думать об этом" на данном этапе остается спасаться вот
такими низменными мыслями.

Она поет по утрам, и это, пожалуй, самое невыносимое, - она счастлива.
Это самая болезненная часть спектакля, и к счастью она подходит к концу.
В силу вступает следующая стадия (как раз та, на которой она тебя
бросила).

Он начинает изменять ей, но делает это незаметно, а тебе и жаль ее, и
нет. Больше хочется набить ему ебало, потому что те две дуры, которых он
поебывает, не то что некрасивее – вообще непонятно, как на них может
что-то, кроме взгляда гинеколога, подняться.

Проходит полгода, и наблюдать становиться все легче. Легче, оттого, что,
во-первых, привык, а во-вторых, свежесть и новизна в их отношениях
прошла, и постепенно подползает позевывающая бытовуха.

Он, посрав, забывает про освежитель, и она, зайдя в туалет после него,
брезгливо зажимает нос. Ты улыбаешься. Дыши полной грудью, сука, ведь
это любовь твоя так пахнет.
Суп, приготовленный ею, пересолен, а он дико хотел есть, швыряет ложку
на стол, и уходит в кафе.
Она, ловко мастурбирующая в ванной, потому что он перебрал катанки и в
силу недопустимого качества (и уж тем более количества) алкоголя в крови
временно утратил общесоциальные (не мог даже ходить) функции и эрекцию.

Он поднимает трубку назойливо звонящего телефона и слышит оттуда: "Э,
сющай, Лэну пазави".
Убираешь сотовый в карман и с любопытством созерцаешь. Шум, крик, рамс.
Ай, нехорошо.
Она задерживается на работе, приходит пьяная. Снова скандал, летает
посуда и вещи, он из последних сил сдерживается, чтобы не ударить ее,
потом все-таки не выдерживает, и бьет. Не кулаком, но так, что она
кубарем летит в угол. Ты невольно сжимаешь подлокотники кресла. Хочется
тоже выйти на сцену, и немного поучаствовать. Взорвать ему ебало,
например. За то, что поднял руку на ту, на которую ты и голос-то
повысить не смел. Но ты всего лишь зритель, да и то нелегальный, так что
роскошь такую себе позволить не можешь. Сиди бля и смотри.
Она, пошатываясь, встает, шипит "уууйййебок", снова падает. Непонятно,
то ли это нокдаун, то ли синь. Он испуганно бросается к ней. Склоняется.
Со звучным мясным шлепком она наотмашь хлещет его по лицу. Какое-то
время они уморительно дерутся. Ну как дерутся – он ловит ее беспокойные
руки, которые пытаются вцепиться ему в голову. Все (думаешь ты), такая
гордая натура, как она, побоев не простит. Теперь точно расстанутся.
Но тут ...

• 
• 
•