LIORA, 53 - 29 апреля 2008 15:02

В семидесятые годы двадцатого столетия в маленьком южном городке Баку был один-единственный оперный театр - излюбленное место отдыха утомленного жарким солнцем восточного населения. Коронный спектакль в нем, как обычно, был "Лебединое озеро", к двум примам которого - Мамедову и Викиловой - отношение со стороны публики было каким-то вроде покровительственно-отеческого, типа как к безалаберному, но любимому дитяти. Например, в буфете в антракте можно было нередко услышать диалоги вроде: - А что это сегодня Мамедов тусклый? - Да у них вчера сестру замуж соседи выдавали, вот и погорячились слегка. - А, ну тогда понятно... Мамедов был строен и худощав. Викилова мала и изящна, но в крепко сбитом теле. Весовые категории у них совпадали, может быть, даже был небольшой перевес в сторону Викиловой. Каждую субботу публика, затаив дыхание, мысленно ловила вместе с принцем Зигфридом набегающую Одетту. Дополнительную остроту ощущений этой трагической сцене придавал способ исполнения. Зигфрид, покатив вперед плечи, слегка расставив руки и полуприсев, принимал стойку вратарского ожидания, а также, дабы не лишать глубоко трагическую сцену убедительности, путем выкатывания глаз и голубиного запрокидывания головы пытался придать своему лицу томную и скучающую безмятежность. Одетта же отходила в другой конец сцены, замирала на пару секунд и, слегка набычившись, начинала разбег, являя в эти моменты собою нечто среднее между "кукурузником" и броненосцем. Разбег и... Зигфрид с резким хаканьем, угрожающе накреняясь, принимал Одетту на полусогнутые (тяжело все-таки!) и только уже начиная свой вояж по сцене, "выжимал" ее до конца, словно тяжеловес - штангу. Но однажды, увы, Мамедов не успел... и Белый Лебедь, выскользнув из тонких рук партнера, тяжело рухнул оземь. Театр на месяц лишился примы, пока Викилова залечивала переломанный палец ноги. Мамедов тоже отказался от участия в балете без привычной партнерши и их заменила пара вторых солистов (о которых в следующий раз). Через месяц Одетта вернулась, зал принял ее, как родную, устроив ей овацию до начала спектакля и все бы вроде бы пошло своим чередом, если не считать того, что впоследствии, в течение нескольких лет зрители первых рядов, а если было очень тихо, то и всего партера, могли слышать, как изящная Одетта, разбегаясь для парящего прыжка, угрожающим шипом нервно цедила сквозь стиснутые зубы: - Ну, теперь держи, сволочь!

• 
• 
•